Как читать японскую живопись🎌

Сила ксилографии и пейзаж, которого нет

В период Асука (около 600 года нашей эры) из Китая в Японию пришли три вещи, которые повлияли на дальнейшее развитие японской живописи и искусства вообще – китайская философия, буддизм и техника ксилографии.

Китайская (или дальневосточная) система жанров в корне отличается от европейскойКитайская (или дальневосточная) система жанров в корне отличается от европейской



Как рисунок отражает восточную философию

Китайская (или дальневосточная) система жанров в корне отличается от европейской. Например, при написании пейзажа первоочередная задача художника европейской традиции – перенести подробно запечатленный образ уголка природы на холст, запечатлеть игру света и тени, создать объем и соблюсти пропорции. Кстати, о влиянии искусства на человека мы уже писали ранее.

В восточной живописи пейзажная картина отражает в первую очередь двойственность мира. Японское название жанра пейзажа сансуй (китайское — шань-шуй) переводится как «горы-воды». Присутствие и первого, и второго обязательно в картинах жанра. Эти две стихии символизируют твердость и мягкость, незыблемость и переменчивость, отражают светлое и темное, мужское и женское начала и непременное присутствие первого во втором и второго в первом, как черная точка на белой стороне круга инь-ян и белая точка на противоположной.

Нарисованного на картине места может и вовсе не существовать в реальности, но отражать законы Вселенной рисунок должен. Реализм и фактическая схожесть нарисованного с действительностью уступает место транслированию восточного понимания устройства мира. Таким образом, каждый изображенный объект является, на уровне понимания, отсылкой к какому-то из свойств окружающего мира, а их совокупность всегда гармонична.


Дальневосточные символизм и иносказательность в живописи не ограничивается жанром пейзажа. Картины жанров цветы-птицы, живопись бамбука, живопись животных и живопись фигур тоже содержат объекты, символизирующие различные свойства, присущие природе человека. Например, бамбук символизирует непреклонность и высокие моральные качества, утка-мандаринка – крепкую семью, хризантема – верность, а креветка – предприимчивость. В отличие от традиции запада, в восточной традиции негативные явления и черты характера природные объекты не символизируют. Так, например, и нарцисс, и летучая мышь символизируют удачу.



Люди: вид сверху

Приём «интерьер со снятой крышей» позволял увидеть сцены, которые происходят в помещении. Таким приёмом живописцы пользовались из-за того, что линейная перспектива господствовала в традиционных жанрах, а среди них не нашлось места сценам из повседневной жизни.

На пейзажах тоже нередко можно встретить изображения людей, но там они – лишь мелкая деталь, позволяющая оценить величие природного в сравнении с человеческим.

Таким образом наблюдатель смотрит на происходящее как бы сверху. Появившийся в XII веке, такой прием в дальнейшем мастера будут использовать для росписи ширм и подвижных перегородок в интерьерах замков и дворцов.

Масштабные события, такие как праздники и военные походы, или просто городские виды в Японии также было принято изображать с видом сверху, но уже в больших масштабах. Чтобы подчеркнуть масштаб, живописцы использовали прием ункин – изображали кроны деревьев или облака. Так мастера разделяли картину на своеобразные регистры.

Чтобы подчеркнуть масштаб, живописцы использовали прием ункин – изображали кроны деревьев или облакаЧтобы подчеркнуть масштаб, живописцы использовали прием ункин – изображали кроны деревьев или облака



Как связаны японская каллиграфия, дзэн-буддизм и абстрактное искусство

Большинство принципов и техник дальневосточной живописи актуальны и в каллиграфии — искусстве красивого письма. Что неудивительно, ведь мастера каллиграфии пользуются теми же материалами и инструментами, что и живописцы. Да и базовое движение в обоих искусствах одно – мазок. В письме и живописи руки художника движутся одинаково. Сила нажатия на кисть для регулирования толщины и яркости линий важна обоим, а так как бумага и шелк, равно как и кисти с тушью используются одни и те же, различий в прилагаемой силе тоже нет.

На близость двух искусств влияет и сама природа иероглифа. Иероглиф сам по себе обладает формой и цветом, а кисть мастера придает ему композиционную связь с форматом произведения и остальными элементами изображения. Иероглиф ближе, чем буквы любого алфавита, к пиктограмме — схематическому изображению реального объекта, — в нем отслеживается отдаленная связь с формой называемого предмета или природного явления (особенно очевидна эта связь с пиктограммой видна у иероглифов, обозначающих устойчивые природные формы: гору, воду, огонь, человека и прочие). Как знак письменности он обладает фонетическим звучанием и нарративом, который связан с целым пластом литературных, религиозных или философских ассоциаций.

Дальневосточный мастер каллиграфии создает произведение, не просто, чтобы зафиксировать смысл, но, чтобы выразить и воплотить суть отдельного слова, идею целого поэтического или прозаического произведения. При этом он связан, в большинстве случаев, устоявшимися формами письменных знаков: основой каллиграфии является система стилей (почерков), каждый из которых обладает смысловыми оттенками и соответствует задумке художника. Если вам интересно больше узнать об истории искусств, прочитайте наш материал на эту тему.


Нейтральный и легко читаемый уставной стиль кайсё ближе всего к печатным знакам и смысл его применения обычно сводится только к информированию.

Полукурсив гёсё — свободнее, динамичнее, гибче – у него заметно больший, по сравнению с предыдущим, потенциал как у средства выразительности: движения кисти тут более плавные и слитные.

Но наибольшим выразительным потенциалом обладает сосё, или «травяное письмо»: в этом стиле отдельные знаки сливаются в плавно изгибающиеся строки, похожие на спутавшиеся или стелющиеся травы. Часто мелкие элементы мастер упрощает или, вовсе, опускает в угоду непрерывности и плавности всего предложения. Нередко иероглиф, написанный в этом стиле как будто продолжает один из элементов живописи, если произведение их содержит. Так, например, великий мастер ХVII века Хонъами Коэцу превращает строки стихов в продолжение свисающих побегов плюща или в траву и кустарник, в которых пасутся олени.

Такое самовыражение на стыке письма и живописи стало возможно благодаря языковой азбуке хирагана. Эта японская азбука для фонетической расшифровки иероглифов (иероглифы, среди прочего, в Японию пришли тоже из Китая). И как раз хирагана позволяет создать такой плотный, стелющийся текст.

Нейтральный и легко читаемый уставной стиль кайсё ближе всего к печатным знакам и смысл его применения обычно сводится только к информированию.Нейтральный и легко читаемый уставной стиль кайсё ближе всего к печатным знакам и смысл его применения обычно сводится только к информированию.


Общих стилей письма всего три, но авторские написания при работе в стиле сосё отличаются у каждого мастера, что порождает огромное художественное разнообразие – один и тот же иероглиф у двух каллиграфов выглядит совершенно по-разному, в зависимости от смысла, который художник в него вкладывает.

Тесное сплетение каллиграфии и живописи, адаптивность японской письменности, связь каллиграфии с литературой и поэзией породили уникальные японские синтетические жанры.

Из этих жанров отдельного внимания заслуживает жанр дзенга – каллиграфия и живопись буддийской школы дзен. Произведения в этом жанре известны тем, что лаконично, остроумно и неочевидно стараются передать суть учения школы. В некотором смысле дзенга – это знаменитые коаны (парадоксальные загадки, которые послушник должен разгадать, чтобы достичь просветления) в графическом виде.



Искусство для всех. Гравюра

«Картины плывущего мира» укиё-э, скорее всего, первыми приходят на ум, когда речь заходит о японской живописи. Вероятно, эти гравюры – самый яркий атрибут городской жизни XVII-XIX веков. Именно своими доступностью и «народностью» укиё-э обязаны своему успеху. А уже эти качества появились благодаря технике ксилографии.

Ксилография – это метод печати рисунка с деревянных табличек. В создании гравюры участвовали художник, резчик и печатник. Сначала художник делал рисунок (сита-э) чёрной тушью на тонкой бумаге с помощью кисти. Эскиз корректировался автором, утверждался издателем, а позднее и цензором. Окончательный вариант картины, который предназначался для копирования на доске, содержал, кроме самого рисунка, марки издателя, цензора, и подписи автора.

На следующей стадии – изготовлении доски-матрицы – в работу включался резчик. Он наклеивал рисунок лицевой стороной вниз на подготовленную нужного размера доску из горной вишни. Все линии были чётко видны, но в зеркальном отражении. Резчик изолировал области чёрного цвета контурным ножом, обрезая линии рисунка. Все места, которые должны были остаться неокрашенными или печатались другими красками, он выскребал специальными резцами варьируемой толщины.

По этим отметкам художник различал, в каких местах листа будут использованы другие краски. С отпечатка, выполненного с матричной доски, вырезались остальные доски – свои для каждого цвета. На каждой доске вырезались кэнто – отметки для последующего совмещения частей картины с разными цветами, и специальные L-образные выступы по углам для фиксации листов бумаги.


Далее набор из нескольких готовых досок отдавали печатнику, который наносил на доски краски. После он накладывал бумагу (уже более плотную васи) на каждую из вырезанных досок и делал оттиски вручную при помощи специального овального плоского валика, обтянутого корой бамбука.

Такая технология позволяла печатать крупные (от 200 копий) тиражи картин, а наиболее популярные произведения допечатывались повторными тиражами.

Изначально эти открытки были сувенирами посетителей района Ёсивара в Эдо – аналога европейских районов «красных фонарей». А само название укиё-э – ироничный ответ городских кутил буддистам: традиционно укиё-э в буддизме – мир скорби, с его бесконечными циклами смертей и страданий на пути к ней; но запись другими иероглифами можно было перевести, как «картины плывущего мира», другими словами – бесконечный праздник вместо «созерцания пупка». Учитывая специфику места зарождения гравюры, неудивительно, что самыми популярными картинами были порнографические.

Также популярными жанрами гравюры стали изображения красавиц бидзин-га, портреты актеров театра кабуки и изображение сцен из спектаклей якуся-э, героический жанр муся-э, пейзажи фукэй-га, и поздравительные листы суримоно.

Чтобы гравер мог воплотить замысел художника, визуальный язык гравюры должен был быть максимально ясным и выразительным, автор должен был запечатлеть нечто типичное или, наоборот, уникальное. Такое стремление художников к простоте изображения, и возможности резчиков, переносивших их эскизы на деревянные доски, сформировали узнаваемый стиль японской гравюры с ее обобщенностью форм и небольшим разнообразием цветов.


Из-за невозможности создать портретное сходство, основную информацию о героях, их настроении и чувствах выражали костюмы, аксессуары, цветовые и композиционные средства выразительности. Так, в изображениях бидзин (красавиц) прославленного Китагавы Утамаро (ок. 1753 — 1806) героини узнавались благодаря платьям, гербам и подписям.

А яростные позы и перекошенные от гнева лица прославленных героев отсылают к иконографии гневных буддийских божеств — стянутая к верху кожа головы, и резко поднятые углы глаз под сведенными бровями, и широко открытый рот, и гипертрофированная (порой совсем неправдоподобно) мускулатура указывают на сверхъестественное происхождение сил и божественную ярость таких героев. Так изобразил одного из 47 ронинов Утагава Куниёси (1798–1861), признанный мастер гравюры муся-э.

Бидзин-га и муся-э, в свою очередь, были связаны с театром кабуки и его утрированными сценическими движениями, вычурными позами и броскими костюмами.

Технология ксилографии совершенствуется, и уже в XVIII веке гравюра становится сложным художественным произведением, объектом любования и коллекционирования. Она демонстрирует мир японской городской культуры с его сложной иерархией, особым языком намеков, аллюзий, символов, собственной мифологией, специфическим духом свободы (насколько она возможна в феодальном обществе) и специфической эстетикой. Эта эстетика нашла выражение в понятии ики, которое олицетворяет свободу от условностей и открытость новому. Этой эстетике чужда вульгарность, но близко глубокое переживание полноты жизни, бескрайнее поле восприятия каждого момента. Это именно то, что также заключалось в понятии укиё-э (плывущий, или изменчивый, или бренный мир), ставшем общим названием японской гравюры. В нем нет ничего идеального, законченного – все откуда-то приходит и куда-то стремится, и все, что мы можем – отдаться этому течению времени, но не бездумно и пассивно, а внимательно и цепко.

Бидзин-га и муся-э, в свою очередь, были связаны с театром кабуки и его утрированными сценическими движениями, вычурными позами и броскими костюмамиБидзин-га и муся-э, в свою очередь, были связаны с театром кабуки и его утрированными сценическими движениями, вычурными позами и броскими костюмами


Эстетический протест

Гравюру никогда не считали высоким искусством и, напротив, обвиняли в том, что она способствует моральному разложению и вольнодумству. Как любая печатная продукция, укиё-э проходила цензуру, и многие темы попадали под запрет.

Эти запреты на некоторые жанры, вкупе с так называемыми «Указами против роскоши» (кастовыми ограничениями), особо строгими в 1840-х годах, значительно изменили репертуар гравюры и повлияли на палитру. Но те же ограничения вызвали расцвет пейзажной гравюры, в которой прекрасно работали Кацусика Хокусай (1760–1849) и Андо Хиросигэ (1797–1858). Их серии пейзажей, объединенные единой темой — виды на гору Фудзи, окрестности столицы или дорога Токайдо, соединяющая Эдо и Киото, — не только прославляли достопримечательности Японии, но и были своеобразными виртуальными путешествиями для горожан, ограниченных в передвижениях по стране. Многие из этих видов были так же умозрительны, как и философские пейзажи живописцев прошлого.



Конец гравюры как массового явления

Укиё-э была так тесно связана с японским бытом эпохи Эдо (1603–1868), что после коренных изменений Японии, связанных с реставрацией Мэйдзи (упразднение сёгуната и возврат императорской власти) в 1868 году она пришла в упадок. Расцвет фотографии и потеря актуальности прежних тем укиё-э привели к появлению двух художественных форм.

Син-ханга — новая гравюра, создававшаяся по старой схеме разделения труда всех участников процесса, но изображавшая новые реалии современной Японии.

Сосаку-ханга — авторская гравюра, в которой один мастер был и художником, и резчиком, и печатником. Появились новые темы: с развитием периодической печати в Японии в 1870-е годы возникли «новые парчовые картины» (син-нисикиэ) как приложения к газетам, в простой форме рассказывающие читателям о сенсациях, скандалах или просто интересных событиях.

Традиционная японская живопись поражала умы художников XIX века своим, отличным от европейского, взглядом на каноны искусства. Она повлияла на импрессионистов и модернистов, а дзен-га с её лаконичной выразительностью абстрактных форм стала предшественницей современного искусства. А к каким мыслям подтолкнула вас японская живопись? Поделитесь мыслями в комментариях. Кстати, на нашем сайте есть целая категория статей, посвященная искусству — заходите и читайте!


Partilhar:


Comentários

Os comentários estão a carregar...

OUTRAS ARTIGOS